Сергей Алексеев - Скорбящая вдова [=Молился Богу Сатана]
– Зри, вдова! Се пытаем не мы, князья – ты своею крепостью! Покорись царю и прими три перста!
– Передайте Тишайшему – се три перста!
И кукиш сложив, показала князьям. Взбагровел Воротынский, упрев у огня, тут же в уголь счернел.
– Подавайте сестру ея!
Монахиню сбросили в снег, мол, остынь, а на место ее притащили сестру Евдокию.
– Зри!
– Крепись, Феодора! – сказала сестра. – Не мне сия пытка – тебе испытанье. А мне все равно, коль муж меня предал.
Князь Одоевский плат сдернул с нее, простоволосую выставил, а подручный его, князь Волынский, руки веревкою спутал.
– Зри же, вдова! – неистовал Воротынский. – Ужель позору не боишься?
– Мне нет позору – вам позор. Да видано ли, эдак жен пытать?
– Вина велика, возгневила царя.
– В чем же моя вина?
– Ответствуй, где Истина?
– Истина там, где князья светлейшие – не палачи.
На встряску подняли сестру.
– Зри! Иль сердца нет у тебя? Не муж ты, а суть, жена! Ужели не вздрогнет душа?
– Трепещет душа, и сердцу несносно зреть муки. Да верой тверда.
– О, Господи! Не женщина се – сатана! Эй, князи, огня ей под ноги!
Огня подгребли под дыбу, уголья и головни – вскричала сестра, а боярыня вдруг подломилась, пала на снег и обмерла.
– Зри! – Воротынский ей голову поднял, но падала голова.
– Пыток сих не снесла, – Одоевский потрогал руки, длань подставил к устам. – Ужель примерла? Не дышит…
Испугались князья, вдову положили на дровенки и, огорлие сняв, стали жилку искать. Ан не бьется жилка, знать и жизнь утекла… Встали над телом, очей не поднять.
– Ох, братья князи, беда, – вымолвил князь Волынский. – Не велел царь до смерти пытать…
Одоевский снегом руки умыл.
– След сказать, не пытали вдовицу, сама примерла.
Воротынский набычился, взор кровяной.
– За вдову-то мы оправдаемся. А вот Истину царь не простит. Сами будем висеть на встряске.
– Наша жизнь такова: мы казним – нас казнят, – засмеялся князь Одоевский. – Кто приближен к престолу, смертью своей не умрет.
А Волынский склонился над телом.
– Зрите, князи!.. Образ ее, суть лик! Икона!.. Ох, братья князи, мы грех творим…
– Довольно блажить, князь Василий!
– Позрите же, князи! Се не вдова, не боярыня – се дева святая! А кто же мы? Мучители и палачи?.. Ох, братья князи!..
– И верно, лежит, как живая, – князь Одоевский отпрянул. – Не смерть се – успенье… А ежели мы и впрямь?..
Но Воротынский сдернул с коня попону и тело укрыл.
– Опомнись, князь Яков!
– Сквозь великие муки прошла… И сына ея удушили!
– Да лживая се молва! Захворал Иван, а немцы снадобье положили…
В сей миг отлетела попона, и восстала вдова. Огляделась и простонала:
– Где ныне я? Се яма в Боровске?
Отшатнулись князья, устрашились, но в тот час с собой совладали.
– На Ямском дворе ты, боярыня. А на встряске – сестра!
– А мнилось, я в яме, у врат, вы – суть архангелы…
И озлились князья, пряча стыд и смятенье.
– Архангелы мы! – возле дровен плясал Одоевский. – И в сей час на дыбу вознесем, коль не скажешь, где Истина!
Но палач Воротынский толк в пытках знал, посему осадил:
– Полно, князь Яков. Вдова кротка и покорна, что ее мучить на дыбе? А сестру ея наземь спустите, пускай отдохнет.
Воды зачерпнул и поднес. Боярыня испила.
– Вам мыслилось, я умерла?
– Да уж напугала…
– Не бойтесь, князья, пытайте. Я здесь не умру. Смерть меня ждет в Боровске.
– Никто не ведает где. Се Божий промысел. Ужо бы призналась, покаялась, слово в сам замолвил, и смерти не бывать ни здесь и ни в Боровске. Ох, коли в ведала, яко страдает царь! Яко уповает он на Господа, чтоб просветлил твой разум…
– Не лукавь-ка, князь, голой рукой не возьмешь.
– Ох, боярыня, свет Феодосья! Муки смертные…
– Феодора я ныне…
– Слыхал, ангельский чин приняла… И слава Богу! Вели, что царю сказать? Часа не минет, как спросит.
– Передай, я постриг приняла, чтобы Господу быть покорной, но не ему.
– Мы Господу все покорны. Да на Земле – царям. Смирись же, черница, покайся, открой, где схоронили Истину. И государь простит, именье вернет…
– А сына, коего немцы удушили?
– От хвори умер он, Господня воля. Что проку, государыня, противиться царю? Ты овдовела, и ныне сына нет, именья. Убыток так велик, что свара с государем ничего не стоит. Верни ему то, чем владел он по праву.
Держась за дровни, она встала.
– Се верно, князь Иван. Велик убыток, все пропало, все обратилось в персть. И где схоронили Истину, не ведаю. Нет ничего у меня, а есть токмо два перста. Сии два перста, коими я в силах сражаться с иродом царем. И с вами!
Князь Воротынский стерпел.
– Ты ведь жена – не воин. К лицу ль тебе сражаться?
– А царю со мною? К лицу ли вам, князья светлейшие, на дыбе мучить жен?
– Мы слуги государевы…
– Нет, князь Иван, не слуги вы – рабы презренные! Вы псы матерые! В былые времена вам было в место лишь на царской псарне. А ныне у престола вы!.. Егда же у престола псы цепные, коем едино, что длани полизать царю, что бабу разорвать на дыбе… Егда вы у престола, царь тоже пес, токмо с великими клыками.
Терпенье лопнуло у князя. Сорвавши плат, он взял вдову за космы и поволок было к огню – вдова противилась, смеялась:
– Сие добро! Да токмо силы мало. Эй, раб Яков? Чего встал? Позри, умучался уж раб Иван!
– Как смеешь оскорблять? – взъярился Одоевский. – Мой род от царственных князей! Ужо в сей час повеселишься…
Схватив за плечи, бросил на колени и руки стал вязать. Боярыня лишь усмехнулась:
– Имея родовую честь, поднимется ль рука вдову, черницу распинать на дыбе? Ты ж род свой в грязь втоптал и кровью полил!
Волынский суетился, пугаясь, восклицал:
– Святая! Ей же ей, Святая!.. Худое мы творим!
– А ну-ка, подсоби! – прикрикнул князь Иван.
Втроем впряглись, поволокли к костру, однако же вдова завязки порвала и вскинулась рука.
– Стой, вороные! Тпру!.. Покаяться хочу допреж огня.
– Свершилось, Господи!.. Покайся! – с земли подняли на колена.
Боярыня к огню оборотилась и наложила крест двоеперстный.
– На что вам Истина, князья, коль чести нет? А ежели в была, в сей час бы указала. Опомнитесь! Ваших дедов умучили цари, да не сломали. А что же вы? С какою кровью в ваши жилы попала кровь рабская?
Взъярился Воротынский.
– В огонь ее! Что встали?
– Постойте, князи, я не все сказала… Не жаль меня – род пожалейте свой! Не пачкайте моею кровью! Царя боитесь? Но побойтесь Бога! Не балуйте царей, вас заклинаю! Не балуйте царей…
